Баба Маша с бабой Шурой прожили всю свою жизнь в маленькой деревеньке, близ Ростова-на-Дону. Всю свою жизнь, сколько они себя помнили, были закадычными подругами. Так и прожили рядышком, в соседних домах, плечо к плечу, поддерживая друг друга в тяжелые времена.
Обе, с разницей в неделю, вышли замуж, потом родили детей, вырастили, с разницей в год овдовели. Дети выросли, разъехались по разным городам, а они так и остались в своей деревушке.
Деревушка небольшая, дворов на триста. Пришлых практически нет, остались одни старожилы, да молодежи человек двадцать, не больше. Люди, которые знали закадычных подруг с давних лет, всегда поражались их дружбе – настолько разные были подруги.
Баба Маша с молодых лет была генералом в юбке. Всю жизнь помыкала бабой Шурой, а та только смотрела на нее своими синими лучистыми глазами, да улыбалась. И только губы подожмет, да плечами передернет, если бабу Машу сильно на повороте занесет.
– И как только она ее терпит? – Недоумевали односельчане. А подруги и в ус не дуют, всю жизнь продружили, а теперь – то что? Что делить-то на старости лет?
А тут случилось такое дело. Напротив бабы Шуриного дома жила семья. Баба Матрена – ей уже больше девяноста лет, ее дочь, Наталья, да внучка, Ангелина.
Лина, как школу закончила, так сразу в Ростов и уехала, поступила в институт, а Наталья осталась ухаживать за парализованной матерью. Спустя три года случилась беда – Наталья умерла от инсульта. Лине пришлось переводиться на заочное отделение и возвращаться домой – бабушку не бросишь.
Так вот баба Маша, как увидела, какой Лина стала, так сразу зуб на нее заимела. Взъелась на девку и все тут! Лина, и вправду, вернулась такой красавицей, что у здешних мужиков, аж дух перехватило, а жены их напряглись изрядно.
И вот стала эта Лина бабке Маше поперек горла, все уши своей подруге прожужжала:
– Увидишь, Шурка, натворит тут дел эта Ангелина, увидишь, тебе говорю!
А баба Шура только смотрит на подругу и улыбается.
А Лина и внимания-то ни на кого сильно не обращала, некогда ей было особо. Одевалась так, как вся молодежь летом одевается – короткие шортики, да топик. Идет по селу, мужик ли ей навстречу, баба ли, поздоровается и дальше – по своим делам.
Бабы, конечно, осуждали такой прикид, а мужики откровенно одобряли, еще бы, такая красотка, прямо модель, такую только на обложке журнала увидишь, а тут вживую! Для них это было что-то вроде аттракциона какого-то или представления. Одним словом, праздник!
И случись же однажды такое. Баба Маша с бабой Шурой сидели на лавочке возле бабы Шуриного дома, болтали о том, о сем. А тут из калитки вышла Лина в коротеньких джинсовых шортиках, ярко-желтой короткой футболочке, светло-русые локоны рассыпались по плечам – ну до того красавица, что баба Шура не сдержалась и, ткнув локтем в бок свою подругу, восхищенно сказала:
– Глянь, Машка, ну до чего ладна девка, и в кого она у них така? Наташка-то не дюже красавицей была!
Баба Маша аж захлебнулась:
– Да ты в своем уме, Шурка, чи не? Где это видано – по деревне голой бегать? И имя еще такое вычурное дали – Ангелина! Подумаешь, ангел в трусах! Распутная она, тебе говорю! Распутная!
Баба Шура только губы поджала, да глаза, секундой ранее излучавшие тепло, как льдинки стали:
– ХорОша девка!
– А я говорю – распутная!
– А я говорю – хорОша! – может быть, впервые в жизни баба Шура настаивала на своем, – Вон погляди, как за бабушкой “ходит”, не будет плоха девка так “ходить”!
– А ты прям знашь, как она за ей “ходит”?
– А прям знаю!
– А откудава?
– Знаю и все тут!
– Вот, ты, Шурка, всю жизнь така упряма! Всю жизнь я тебе слово – ты мне два, я тебе слово – ты мне два! Как только я терплю тебя всю жизнь таку!
– А ты не терпи, – в бабу Шуру словно бес вселился, – Не терпи, иди отседова, девка ей плоха!
– А я и пойду, толька знаешь, Шурка, даже к калитке моей больше не подходи! Не нужна мне така подруга! – И баба Маша демонстративно удалились, гордо расправив плечи.
А баба Шура точно знала, что Лина хорошая девушка, добрая и отзывчивая. Не стала она подруге рассказывать про случай, который произошел с ней одним сильно морозным днем. Пошла она на почту по своим делам, да по дороге где-то ключи от хаты выронила. Сколько ни искала – не нашла. Запасные ключи у бабы Маши были, да только она еще с утра в город в поликлинику уехала.
А обратный автобус только к трем часам в деревню вернется. Сидит баба Шура на лавке возле дома, мерзнет. А тут Лина, видать, из магазина идет. Увидела соседку:
– Здрасте, Баб Шур, чего это Вы на таком морозе сидите?
– Да, вот, детка, стара д&ра, на почту пошла, да ключи потеряла, а Маша в город уехала, не скоро будет. Чего и делать-то теперича прямо не знаю.
– Да Вы вставайте, пошли к нам, посидите, чаем Вас напою, у меня варенье малиновое есть, летом наварила, бабушка очень его любит.
Не хотела баба Шура девушку обременять, у нее и своих дел хватает, да только деваться ей было некуда.
Вот и не забыла баба Шура Линину доброту, вот и заступилась за нее перед подругой, а нечего на ребенка наговаривать всякое!
На следующий день после ссоры вся деревня знала о происшествии, кто хихикал, кто огорчался, что такие закадычные подруги поссорились. Это баба Маша расстаралась, по всем дворам, где более-менее молодые женатые мужики были прошлась. И так она их жен завела, что вечером они своим мужьям такую красивую жизнь устроили, за то, что при виде Лины слюни пускают, что мужики аж взвыли.
Несколько дней баба Маша по деревне лютовала, дошло до того, что жены мужиков из дома, кроме, как на работу, никуда не выпускали – ни рыбалки тебе, ни с мужиками выпить. Беда прямо какая-то! Поняли мужики, что подруг мирить надо. Да кто пойдет? Решили – пусть Семеныч идет. Он мужик уважаемый, рассудительный, справедливый, к нему, бывало, народ, как к арбитру ходил.
Тем временем и до Лины дошли слухи о ссоре старушек. Много противоречивых чувств она испытала: и возмущение, и сожаление, и огорчение от того, что из-за нее такие подруги поссорились, надо что-то делать, как-то мирить. А тут стук в окно.
– Хозяйка, выходи, дома?
– Здравствуйте, Иван Семенович, Вы ко мне?
– Ты, Линка, знаешь, чего, надо баб наших мирить.
– Ой, да я и сама об этом думала!
– Нет, Линка, тута думать не надо, тута мирить надо и срочно! Пошли. – А у самого аж глаз заиграл, когда Лину увидел, ну до чего красивая, прямо праздник на нее смотреть.
Семеныч пошел бабку Машу звать, мол, выходи на Совет, а Лина пошла к бабе Шуре.
Пока Семеныч бабу Машу уговаривал, баба Шура с Линой тихонько сидели на лавочке у бабы Машиного дома и ждали. Наконец, из калитки выплыла, гордо подняв голову, хозяйка дома, а за ней Семеныч, который предусмотрительно встал в проеме, чтобы не позволить капризной бабе ретироваться.
– Чего еще удумал, какой еще Совет! Не буду я с ней советоваться, тем более при ентой пигалице! – Не унималась баба Маша. Баба Шура молча сидела, поджав губы, а баба Маша присела рядом на скамейку, в пол оборота развернувшись спиной к своей подруге.
– Баб Маш, Баб Шур, да помиритесь вы, не ругайтесь из-за меня, вы же всю жизнь вместе, все прошли, все пережили, да разве можно ж так? Баб Маш, ну прости ты меня, если что не так. Я исправлюсь.
Тут Семеныч напрягся, мол, что значит – исправлюсь?
А Лина продолжала уговаривать бабулек:
– Мне еще мама моя, когда живая была, столько про вашу дружбу рассказывала, как я хотела, чтобы и у меня такая дружба с кем-нибудь сложилась, мама говорила, что вы столько пережили вместе. А как помогали друг другу, как поддерживали, баб Маш?
У бабы Маши от услышанного задрожали губы, она расплакалась и обняла свою единственную и верную подругу. А баба Шура только улыбнулась, кивнула головой и сказала:
– А я говорила – хорОша девка! – и льдинки в ее глазах растаяли.
– Баб Маш, баб Шур, я больше никогда так не выйду за ворота, я и не думала, в городе все так ходят, лето же, жарко. Я вам обещаю!
Женщины были заняты сами собой и не слышали, как от Лининых последних слов крякнул Семеныч:
– Тьфу ты, да твою ж через коромысло! Стары д&ры, мужиков такого праздника лишили! ЭЭХ! – плюнул от досады и, махнув рукой, пошел докладывать мужикам о выполненной миссии.
Спасибо, что дочитали до конца.
Автор публикации
